Рижский Государственный техникум
Резекненский филиал
Реферат
Вильгельм Карлович
Кюхельбекер
**************
************
Резекне
2001
Содержание
1. Введение -3стр
2. Краткая биография -5стр
3. Краткий обзор творчества -12стр
4. В.К. Кюхельбекер и Латвия -25стр
5. Приложение -28стр
6. Использованная литература -32стр
Введение
В начале XIX века завершается процесс образования русской национальной литературы, создания русского общенационального литературного языка. И то и другое нашло своё ярчайшее выражение в творчестве Пушкина как родоначальника новой русской литературы. После Пушкина начался её стремительный рост. О русской литературе до XIX века в за границой никто не знал, а к концу века она преобретает всемирное значение. За сто лет русская литература прошла путь, дла которого литературе других стран понадобились столетия.
А что в это время происходило с национальной литературой в Латвии? Один из первых известных писателей Кикулю Екабс, даже не настоящий писатель, а всего лишь автор нескольких строчкек, попал за это в тюрьму. Первое пробуждение началось в с конце XIX века и было ещё очень слабым (в его основе были А.Лейтанс, А.Ливенталс, Е.Динсбергс). Потом в начале XX века уже более сильные литераты продолжили начатое (К.Валдемарс, Ю.Алунанс, К.Баронс). Как только Латвия создала своих литератов, эти литераты начали переводить произведения других стран. Русские литераты уже достигли удивительных вершин (Мицкевич и Мериме восхищались Пушкином, Жорж Санд, Флобер и Мопассан называли Тургенева своим учителем), и ничего странного, что латыши стали переводить именно работы близких соседей. В очень многих первых работах латышских авторов ощущается большое влияние русских авторов, например, в романе, который стал основой прозы и который написали братья Каудзитес, можно найти отголоски работ Гоголя. Первые переводчики стали переводить не только Шекспира, но также и Тургенева, Пушкина и многих, многих других. Влияние русских писателей на Латвию оказалась высоким – они стали примером, вдохновением, стимулятором…
Много русских писателей связаны с Латвией прямым образом. Несчитая, как я уже неоднократно упоминала, многочисленные переводы, многие имели и другую существенную связь. Один из самых известных писателей родился в Латвии, кстати, в городе Резекне, – Юрий Тынянов. В Латвии бывали и много других писателей, проездом или временно жили здесь , были знакомы с латышкими писателями и поэтами . Если добавить , что в начале создания латвийской литературы в Латвии еще не было высших учебных заведений, и латвийская молодежь для получения образования отправлялась за границу – в основном в Петербург, где учили не только русский язык , но и знакомилась с произведениями русских авторов с многими из которых были знакомы лично, то можно сказать, что влияние русской литературы на латвийскую особенно во время становление латвийской литературы было большим. Выбранный мною автор прямого отношения к Латвии не имеет, его связь с нашей страной ограничивает то, что про него писал наш земляк Ю.Тынянов – роман «Кюхля». Этот роман также переведён на латышский язык Ейженом Раухваргером и издавался в рамках серий книг «Жизнь знаменитых людей». Если ещё учесть, что эта серия книг включала биографии Достоевского, Верна и Дюма, можно сделать лишь один правильный вывод – В.К.Кюхельбекер поистине выдающиеся поэт.
Краткая биография
В.К.Кюхельбекера
Вильгельм Карлович Кюхельбекер родился в Петербурге 10 июня 1797 года. Его отец – саксонский двооянин, статский советник Карл фон Кюхельбекер – переселился в Россию в 70-тых годах 18-того века. В Петербурге он управлял Каменным островом, принадлежащим великому князю, позже императору ПавлуI, и был первым директором и устроителем имения императора – Павловска. После отставки Карл Кюхельбекер жил главным образом в Эстляндии, в имении Авинорм, подаренном ему Павлом. Отец поэта был образованным человеком. Он учился праву в Лейпцигском университете одновременно с Гете и Радищевым, был агрономом, специалистом по горному делу, в юности писал стихи.
Мать поэта Юстина Яковлевна, урождённая фон Лемен, была очень дружна с сыном. Хотя она плохо владела русским языком, именно она с детских лет поощряла занятия сына поэзией.
В 1808 году Вильгельма отдают в пансион Бринкмана в городе Верро, а в 1811 году – в Царскосельский лицей.
Годы пребывания в Лицее (1811 – 1817) для Кюхельбекера были целой эпохой, сформировавшей его литературные и политические взгляды и давшей ему тот дружеский литературный круг, который сохранился у него на всю жизнь.
Первый отзыв о Кюхельбекере – лицеисте инспектора Пилецкого относится, по-видимому, к 1812 году: «Кюхельбекер (Вильгельм), лютеранского исповедания,15-ти лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его, приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздражённость нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением.»
Таким был Вильгельм – лицеист. Он приехал из провинциального немецкого пансионата и, по-видимому, недостаточно знал русский язык. Кюхельбекер был в числе признанных лицейских поэтов. Его произведения включались во все серьезные рукописные сборники – наряду со стихами Пушкина, Дельвига и Илличевского ; с 1815 года Кюхельбекер начинает печататься в журналах («Амфион», «Сын отечества» ) ; барон Модест Корф оставляет любопытное свидетельство об уважении лицеистов к поэтическому творчеству Кюхельбекера и его самобытности, называя его вторым лицейским поэтом после Пушкина, выше Дельвига.
В Лицее началось и формирование политических взглядов будущего декабриста. На следствии по делу 14 декабря 1825 года Кюхельбекеру был задан вопрос : « С какого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей ?..» « Не могу с точностью сказать, когда и как родился во мне свободный образ мыслей, – отвечал поэт.- Я развился очень поздно : до Лицея я был ребенком и едва ли думал о предметах политических».
В первые годы пребывания в Лицее поэт вступил в первое тайное преддекабристкое общество – «Священную артель» офицеров Генерального штаба, большинство членов которой вошло затем в «Союз спасения». В это общество входили друзья поэта по Лицею : Вольховский , Пущин, Дельвиг. В 1817 году «Священная артель» распалась.
9 июня 1817 года в Лицее прошел выпускной акт. Вильгельм Кюхельбекер был удостоен серебрянной медали. Сразу по выходе из Лицея он поступает в Главный архив иностранной коллегии и одновременно начинает читать лекции по русской литературе в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте. Для юноши начинается напряженная литературно – общественная жизнь. Кюхельбекер активно сотрудничает в журналах Вольного общества любителей российской словестности и Вольного общества любителей словестности , наук и художеств, руководителями которых являлись Измайлов и Глинка.
Политический путь Кюхельбекера первых послелицейских лет тесно связан с деятельностью обществ, организуемых или возглавляемых Ф.Н.Глинкой. Вильгельм одновременно член околодекабристкой массонской ложи «Избранного Михаила» , секретарь и член «Управляющего комитета» Вольного общества учреждения училищ по методе взаимного обучения , член тайного декабристкого общества.
Уже в 1817 году Кюхельбекер замышляет издавать журнал и пишет сестре , прося о подписчиках. Одноко это бурная общественная деятельность была внезапно оборвана. В 1820 году , одновременно с высылкой из Петербурга А.С.Пушкина, сгустились тучи и над головой Кюхельбекера. 1820 году по рекомендации Дельвига вельможа А.Л.Нарышкин приглашает Кюхельбекера в качестве «секретаря и собеседника» в длительное заграничное путешествие по всем странам Европы, на что поэт с радостью соглашается, и 8 сентября Нарышкин , его домашний врач и Кюхельбекер выезжают заграницу. Путешественники объехали Германию, Италию и Францию. Известно, что при отъезде Кюхельбекер получил задание от Вольного общества любителей российкой словестности присылать в общество корреспонденции о своём путешествии; целый ряд его стихотворений , а также дневник путешествия написаны в форме обращения к оставшимся в России друзьям и «братьям».
После слишком вольной и вызывающей лекции в 1821 году во Франции парижская полиция запретила публичные выступления Кюхельбекера и поэт был вынужден расстаться с Нарышкином и покинуть Париж.
Поэт вернулся в Россию, однако в Петербурге уже распространились слухи о его политической неблагонадёжности. После первых неудачных попыток найти службу или организовать курс публичных лекций Кюхельбекер и его друзья поняли , что поэту лучше на время покинуть столицы, не дожидаясь официальных репрессий, поэтому он уезжает в Кавказ. В Кавказе пребывание Вильгельма была кратким , всего лишь с сентября или октября 1821 года по апрель или май 1822 года. Там он подружился с А.С.Грибоедовым.
В июле 1822 года поэт уже находился в имении сестры, Юстины Глинки, Закупе , Смоленской губерни. Он интенсивно занимается литературной деятельностью, влюблен в юную Авдотью Тимофеевну Пушкину и собирается жениться на ней. И вместе с тем он мечтает о возращении из вынужденного уединения в столицы, о возможности вновь служить и издавать журнал. Он пишет отчаянные письма о безденежьи , о полной невозможности вновь найти службу. Его настроение в этот период крайне пессимистично; в письме к В.А.Жуковскому он говорит о возможности самоубийства.
Дузья пробуют найти Кюхельбекеру место службы, желательно в дальних краях, чтобы его бурная биография забылась. Но все хлопоты безрезультатны. Однако Кюхельбекер хочет издать собственный журнал. Эта мысль сразу пришлась по душе его друзьям – Вяземскому, Пушкину, Грибоедову. Невозможность издать журнал изменил планы, и с помощью приехавшего в Москву Грибоедова, в сотрудничестве с новым другом и единомышленником В.Ф.Одоевским, Кюхельбекер начинает готовить альманах «Мнемозина».
17 января 1824 года первая часть альманаха была разрешена цензурой. Успех был блестящим. Вышедший альманах собрал в своих страницах лучшие литературные силы. Там опубликовали свои произведения Пушкин, Баратынский, Вяземский, Языков, Шевырев, Одоевский и другие литераты, также и сам Кюхельбекер.
Однако «Мнемозина» принесла Кюхельбекеру не только славу и материальное благополучие , но и новые огорчения. 4-ая часть альманаха была задержана и вышла лишь в конце 1825 года. Кюхельбекер вынужден был вновь просить денег у матери и искать более надежные средства к существованию. Все последующие планы – творческие, служебные, журнально – издательские были прерваны событиями 14 декабря 1825 года. Кюхельбекер был принят в Северное общество за месяц до восстания, в ноябре 1825 года.
Деятельность Кюхельбекера на Сенатской площади была кипучей и восторженной деятельностью революционера – романтика, не очень соразмеряющего силы , но готового на героический подвиг во имя Свободы. Он был вооружен палашом и пистолетом, пытался стрелять в великого князя Михаила Павловича и в генерала Войного. Когда он понял, что битва проиграна , он переоделся в платье дворого человека и вышел из Петербурга. Кюхельбекер единственный из всех декабристов попытался бежать и удачно дорался до самой Варшавы. Но он был схвачен и и отправлен лично к царю для допроса. Затем в течении полугода бесконечные допросы и очные ставки, страшное ожидание приговора. Решением суда 12 июля 1826 года Кюхельбекер был приговорен к смертной казни отсечением головы; по ходатайству великого князя Михаила смерть заменена двадцатилетней каторгой и пожизненным поселением в Сибири. Далее каторга заменена пятнадцатью , а затем десятью годами крепости, где Кюхельбекер и пробыл до декабря 1835 года, после чего был отпрален на поселение в Сибирь.
Имя Кюхельбекера было вымарано из тех журналов, где должны были идти его стихи. До последних лет своей жизни Пушкин заботился о своем друге Кюхельбекере и об издании его произведений, пытался писать к нему сам, передавать вести и книги через его родных.
Память о декабристах для Кюхельбекера до конца жизни оставалась священной, участие в их борьбе он никогда не считал ошибочным или ненужным.
В декабре 1835 года Кюхельбекер был освобожден из заключения и с фельдъегером отправлен в Баргузин, где в это время жил с семьей его старший брат Михаил. Опьянение чувством свободы, радость от свидания с братом, счастье видеть ребенка – дочь брата – очень скоро отступили на второй план перед нуждой и заботами. «В судьбе моей произошла такая огромная перемена, что и поныне душа не устоялась,- писал Кюхельбекер Пушкину 3 августа 1836 года.- Дышу чистым, свежим воздухом, иду, куда хочу, не вижу ни ружей, ни конвоя, не слышу ни скрипа замков ,ни шепота часовых при смене : все это прекрасно, а между тем – поверишь ли ? – порою жалею о своем уединеии. Там я был ближе к вере , к поэзии, к идеалу; здесь все не так, как ожидал даже я, порядочно же, кажись, разочарованный насчет людей и того , что можно от них требовать…».
Кюхельбекер живет в семействе брата в роли нахлебника, в помещении бани, и его планы заработать средства литературным трудом рушатся. Литературные неудачи заставили Кюхельбекера думать о занятиях хозяйством и об устройстве своего быта. Это устройство началось с женитьбы осенью 1836 года на дочери почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой.
Физический труд, которым пришлось заниматься в Баргузине, оказался поэту не по силам. Осенью 1839 года он принимает предложение взять на себя воспитание детей и переезжает в Акшу. В Акше наконец вновь, после долгого перерыва , он начинает заниматься творчеством. В 1842 году умирает сын Кюхельбекера , жена болеет и Кюхельбекер начинает добиваться перевода из Акши. Переезд был разрешен в 1844 году – в Смолинскую слободу близ Кургана. В это время Кюхельбекер заболевает туберкулёзом, быстро прогрессирует болезнь глаз. Осенью 1845 года он уже слеп. После долгих просьб ему разрешают поселиться в Тобольске – временно , для лечения. В 1846 году Кюхельбекер еще раз получил отказ на просьбу о печатании своих сочинений; слепой и умирающий он диктует в марте свое литературное завещание И.И.Пущину, а 11 июня – отчаянное письмо В.А.Жуковскому с последней просьбой о помощи.
11 августа 1846 года Кюхельбекер скончался. Заботы о его семействе взял на себя И.И.Пущин. Вскоре за детьми приехала сестра поэта Юстина Глинка с дочерью Натальей, и начиная с 1847 по 1856 год дети воспитывались в семье Глинок под фамилией Васильевых. В 1856 году им были возвращены дворянское звание и фамилия отца.
Краткий обзор творчества
В.К.Кюхельбекера
«Когда меня не будет, а останутся эти отголоски чувств моих и дум, – быть может , найдутся же люди , которые, прочитав их, скажут: он был человек не без дарований, счастлив буду, если промолвят: и не без души…» так писал в дневнике 18 августа 1834 года, на девятом году одиночного тюремного заключения , узник Свеаборгской крепости Вильгельм Карлович Кюхельбекер.
Поэту было 28 лет, когда он был вычеркнут из жизни литературы волей российского самодержавия: после 1825 года его имя исчезло со страниц журналов. Кюхельбекер умер в безвестности и нищете , оставив огромное количество тетрадей с неопубликованными стихотворениями, поэмами, драмами, повестями. На протяжении почти столетия после его смерти крупнейшие производения поэта не были опубликованы и только в 1930 годы , трудами Ю.Н.Тынянова поэт был воскрешен.
Первые стихи, которые удостоились внимания, Кюхельбекер начал писать ещё в Лицее. Н.М.Лобикова в своей книге о друзьях А.С.Пушкина «Тесный круг друзей моих» упоминает и о Кюхельбекере и весьма правильно признаёт: «В поэзии он прежде всего ценил мысли, содержание и был беспощаден к пустым, но гладким стихам. Тяжелые, архаистические стихи Кюхельбекера вызывали откровенные насмешки товарищей. (..) В стихотворении «Пирующие студенты» (..) в последних стихах поэт (имеется ввиду А.С.Пушкин) называет Кюхельбекера:
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.»
К ранним произведениям Кюхельбекера относится стихотворения «Бессмертие есть цель жизни человеческой», «Песнь лопаря», «Надгробие», «Осень», «Осеннее утро», «Адрастея», «Бакхическая песнь» и также многие, многие другие, приблизительную историю создания их я описала в приложении, так как это заняло бы слишком уж много места. Конечно, там можно будет найти далеко не все работы Кюхельбекера, а только большинство стихов. В периоде с 1826 по 1835 Кюхельбекер тоже сотворил множество стихов, некоторые из них переведены на латышский язык Янисом Сирмбардисом; они будут приведены мною позже. Я сравнила оба варианта – русский и латышслий и должна признать гений не только Кюхельбекера, но и переводчика Я. Сирмбардиса, поскольку перевод точный и ловкий. Самое крупное произведение Кюхельбекера в периоде с 1821 по 1825 годы– это трагедия «Аргивяне», в которой речь идёт о важнейших вопросах декабристского мировозрения: о путях уничтожения тирании, о действующих силах государственного переворота, о возможности и необходимости убийства тирана, о роли знати в государстве– и намечается вопрос о роли народа в истории. Эта трагедия известна в двух редакциях; в первой главой заговора является злодей Сатирос, Тимолеон же играет роль пассивно – страдательную. Вторая же редакция существенно отличается от первой; Тимолеон здесь герой, вожак, лидер. Главное отличие обоих редакцый заключается в изменении политических взглядов самого автора – во второй версии очень большое значение придается силе и роли народа, простые люди участвуют в рассуждениях, действуют на сцене; чего в первых «Аргивянях» не было.
Апогея творчества Кюхельбекер достиг будучи в заключении. Кроме лирических стихотворений и огромной поэмы «Давид», им написаны поэмы «Юрий и Ксения», «Сирота» и «Семь спящих отроков», мистерия «Ижорский», трагедия «Прокофий Ляпунов», начата драматическая сказка «Иван, купецкий сын», которая была занкончена в 1842 году. Также было задумано и отчасти осуществлено сложное по композиции многочастное произведение «Русский Декамерон 1832-го года», драма «Архилок» и многочисленные переводы драм Шекспира и, наконец, в крепости же начаты романтическая повесть «Последний Колонна» и обширная поэма, которую Кюхельбекер писал до самой смерти, – «Агасавер» («Вечный Жид»). Кроме перечисленных выше произведений Кюхельбекер также создал поэмы «Кассандра», «Зоровавель», «Сирота», и, как уже упоминалось, великое множество стихов. Кстати, о стихах – даже от их названий, уже не говоря о содержании, мурашки по телу бегают. Особенно одно название наводит страх и вообще неприятные ощущения – «Гроб младенца».
К великому моему сожалению, большинство стихов и всех поэм не переведены на латышский язык, по крайней мере в родном городе Тынянова таких материалов ничтожно мало. Я перевод нашла только в одной библиотеке и только в одной книжке: “Dekabristu dzeja”. Причина такой скупости материалов на моём родном языке возможно нежелание, неумение переводить сложный, но ритмичный, звучный и высокопарный язык Кюхельбекера.
Далее будут приведены несколько стихов, которые были переведены Я.Сирмбардисом.
Vilhelma Kihelbekera darbu
atdzejojumi
Puškinam
Laimīgs, ak, Puškin, ir tas, kam cildeno dvēseli Daba –
Devīgā Māmuļa – dod, sapnis kam uzticīgs ir,
Ugunīgs prāts un nav ledainā ļaužpūļa
sirds!
Visspēcīgs viņš
Pasaulē, radītājs tas! Kas viņam spriedums, ko spriež
Vergu un līdēju bars, šie tiesneši niecīgie, sīkie,
Visi kas līdzīgi ir? Laimīgs tu, dziedoni mans.
Bezspēka skaudībā ļaunums lūst, mīluli augstais,
Varena liktens sauktais! Domas kā zibeņi tam
Gaišajās debesīs trauc, ar visreģa acīm viņš lasa
Gan uz pieres, gan skatienā dvēseles noslēpumus.
Pats Kronīds ir atminējis tam Radības mīklu,
Visuma dzīvi tam Fēbs – Apollons stāstījis ir.
Puškin! tev dievišķajam reiz Haritas “priecājies!” teica.
Dienas kā dzidrākais strauts tagad nu pasaulē plūst.
Novīst viss debesu dotais no ļaužpūļu elpas, bet ģēnijs
Dižajā dvēselē tīrs, skaidrajos sapņos – kā bērns.
Sirdī par zemi daudz augstāk un nedaloties tās priekos,
Svētu zvērestu viņš devis ir tikai pats sev.
К Пушкину
Счастлив, о Пушкин, кому высокую душу Природа,
Щедрая Матерь, дала, верного друга – мечту,
Пламенный ум и не сердце холодной толпы! Он всесилен
В мире своём, он творец! Что ему низких рабов,
Мелких, ничтожных судей, один на другого похожих, –
Что ему их приговор? Счачтлив, о милый певец,
Даже бессильною завистью Злобы – высокий любимец,
Избранник мощных Судеб! огненной мыслию он
В светлое небо летит, всевидящим взором читает
И на челе и в очках тихую тайну души!
Сам Кронид для него разгадал загадку Созданья, –
Жизнь вселенной ему Феб – Аполлон рассказал.
Пушкин! питомцу богов хариты рекли:
«Наслаждайся!» –
Светлою, чистой струей дни его в мире текут.
Так, от дыханья толпы всё небесное вянет, но Гений
Девственен могущей душой, в чистом мечтаньи –
дитя!
Сердцем выше земли, быть в радостях ей не причастным
Он себе самому клятву свещенную дал!
Jautājumi
Vai arī debess veltes labākās
Šai pasaulē ir dotas tikai sapnī?
Vai tik uz laku zvaigžņu mirdzums lās
Un mūs ar plūsmu brīnumaino apņem?
Vai, dvēsles dvēsle, svētā iedvesma,
Tev jāsajūt ir ļauno gadu ienaids,
Vai jānobirst kā ziedam rudens dienā,
Kad stublāju ir skāris tvēriens ass?
Ak vai! no stundas stundā retāk, retāk
Ar guni dzīvinošu sasildīts mans gars!
Tie paši iespaidi un zeme senredzētā,
Bet senās dziesmas ausi neaizskar,
Jo esmu cits: vairs jūtu nava,
Ar kurām, brīvu, drošu domu skauts,
Prāts drosmīgais bij kādreiz spārnos rauts;
Nu vergoju es aukstai mākslai savai,
Mans sēro gadu rudens sirmo jau,
Ne kvēluma, ne maija ziedu nav…
Вопросы
Ужель и неба лучшие дары
В подлунном мире только сновиденье?
Ужель по тверди только до поры
Свершают звёзды дивное теченье?
Должно ли ведать гнев враждебных лет,
Душа души, святое вдохновенье?
Должно ли опадать в одно мгновенье,
Как в осень сорванный со стебля цвет?
Увы мне! с часу на час реже, реже
Живительным огнём согрет мой дух!
И тот же мир, и впечатленья те же,
Но прежних песен не уловит слух,
Но я не тот, – уж нет живого чувства,
Которым средь свободных, смелых дум
Был отважный окрыляем ум:
Я робкий раб холодного искусства –
Седеет волос, в осень скорбных лет
Ни жару, ни цветов весенних нет.
Kļava
Teic, svēto mežu izauklētā kļava,
Kas valdzini ar daili diženu, –
Starp akmeņiem, kur dzīves sulu nava,
Kā prati tomēr izaugt tu?
Pie mana cietuma nu plaukst tavs krāšņums…
Cik daudz tas manim atgādina rāms!
Te nav ar ko…Ar tevi parunāšu
Par sirdij mīļām sendienām,
Par laiku, kad es putnam līdzinājos,
Kam tavos zaros miteklis un nams,
Brīvs rītausmai es dziedāju bez stājas
Un rieta staru spīdumam.
Kur dzimtās Igaunijas meži pletās,
Kur Avinoras miermīlīgais krasts,
Es pirmo reizi skatus tālu metu,
Ko moka skumjas dumpīgas.
Līdz debess zilgmei sniedzās māsas tavas,
Tās labi redzēja, kā zemei šai,
Kas tumsai novēlēta, sniedzu rokas savas, –
Tāls atbalsojums kļavu šalkoņai…
Bet tagad vienīgā tu lieciniece,
Ka jācieš sods no brāļiem nolemtais;
Tu pēdējs draugs, kas tumšā logā liecies,
Aiz kura svešs un smacīgs gaiss.
Клён
Скажи, кудрявый сын лесов священных,
Исполненный могучей красоты,
Средь камней, соков жизненных лишённых,
Какой судььою вырос ты?
Ты развился перед моей тюрьмою…
Сколь многое напоминаешь мне!
Здесь не с кем мне…поговорю с тобою
О милой сердцу старине:
О времени, когда, подобно птице,
Жилице вольной средь твоих ветвей,
Я песнь свободную певал деннице
И блеску западных лучей;
Тогда с берегов смиренной Авиноры,
В лесах моей Эстонии родной,
Впервые жадно в даль простёр я взоры,
Мятежной мучимый тоской.
Твои всходящие до неба братья
Видали, как завешанную тьмой
Страну я звал, манил в свои объятья, –
И покачали головой.
А ныне ты свидетель совершенья
Того, что прорицали братья мне;
О ты, последний в мраке заключенья
Мой друг в далёкой стороне!
1836.gada 19.oktobrī
Šalc laika straume. Vilnis tumstošais
Ir atkal mūsu dzīves krastā vēlis
To svēto dienu, kad vēl kausu cēlu
Es draugu pulkā līksmojošs un skaists…
Tik sen tas… Urāls, eiropiešu sargs,
Un Jeņiseja, stepes, Baikāls ar
Mūs šķir… Nu steidzos skumju spārniem bāliem
Es mīlēdams pie jums no tumšām tālēm.
Klāt diena, atmiņām kad sveces dedz, –
Es arī gribu svinēt. Lai nāk prātā,
Ar staru kluso vizēšanu klātas
Tās senās dienas, gadskārtas ko sedz!
Lai mana dvēsele jūs visus redz,
Kas augām licejā – pie pleca plecs.
Ar jums es laimīgs biju, līksmi smējos;
No manas sirds jums aukstums jāizvējo.
Kā vaibstus redzu es vistaustāmāk
Ar acīm savām? Tā kā pērkondārdi
Man pāri zelta stīgu balsis pārdun…
Pats pirmais Puškin, Puškin, prātā nāc!
Tavs tēls man gaisma tumsas milzumā,
Un tavi sapņi neaizmirsa nākt
Pie manis viedi tajā gada sērā,
Kad arī tu viens bēdu kausu dzēri.
Kā kādreiz Nazons – toreiz arī tu
Pie dzimtās pilsētas pēc glāsta sniedzies;
Un Ņevas krastā brāļos trīsas triecās,
Kad dzirdēja tauv nopūtu.
No sirmā Peipusa tā nesa brīnumus
Un atlidojot lika miegam zust,
Un izrāva no sīkām rūpēm spēji,
Un iedvesmā kā viļņos iegremdēja.
O, brāli mans! ilgs aizritējis laiks.
Tev diena dzidra, manu – tumsa tina,
Torkvato likteni es iepazinu.
Un tad? Man atkal apskaidrojies vaigs,
Ir bēdas plūdušas kā sapnis baigs,
Mans spīdeklis no mākoņiem kāpj zaigs,
Es atkal skatos Dabas krāšņā sejā,
Ir mani kalni, ūdeņi un lejas.
Ak, draugs! kaut mati iesirmi man jau,
Bet sirds pukst droši, jauneklīgi spīvi,
Par miesu dvēsele man ilgāk dzīvos,
Man dieva pasaule vēl apnikusi nav.
Kas gaida mani? Pievilties mums ļauts,
Bet krūtis šīs daudz bultu pazīst jau,
Daudz esmu cietis sirdi asiņotu;
Ko tad, ja rudenī vēl savu mīlu rodu?
19 октября 1936года
Шумит поток часов; их тёмный вал
Вновь выплеснул на берегжизни нашей
Священный день, который полной чашей
В кругу и я торжествовал…
Давно! – Европы страж, седой Урал,
И Енисей, и степи, и Байкал
Теперь меж нами. – На крыльях печали
Любовью к вам несусь из тёмной дали.
Поминки нашей юности – и я
Их праздновать хочу, – воспоминанья,
В лучах дрожащих тихого мерцанья,
Воскресите! – Предстаньте мне, друзья;
Пусть созерцает вас душа моя,
Всех вас, Лицея нашего семья!
Я с вами был когда-то счастлив, молод, –
Вы с сердца свеете туман и холод!
Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими? Как перуны
Сибирских гроз, его златые струны
Рокочут…Пушкин! Пушкин! это ты!
Твой образ – свет мне в море темноты;
Твои живые, вещие мечты
Меня не забывали в ту годину,
Как пил и ты, уединён, кручину!
Тогда и ты, как некогда Назон,
К родному краю простирал объятья;
И над Невой затрепетали братья,
Услышав гармонический твой стон:
С седого Пейпуса, волшебный, он
Раздался, прилетел и прервал сон,
Дремоту наших мелких попечений,
И погрузил нас в волны вдохновений!
О брат мой! много с той порй прошло:
Твой день рояснел, мой – покрылся тьмою:
Я стал знаком с торкватовой судьбою, –
И что ж? опять передо мной светло:
Как сон тяжёлый, горе протекло;
Моё светило из-за туч чело
Вновь подняло, – гляжу в лицо Природы;
Мне отданы долины, горы, воды!
И, друг! хотя мой волос поседел,
Но сердце бьётся молодо и смело:
Во мне душа переживает тело,
Ещё мне божий мир не надоел.
Что ждёт меня? Обманы наш удел;
Но в эту грудь вонзалось много стрел,
Терпел я много, обливался кровью:
Что, если в осень дней столкнусь с любовью?
Вильгельм Карлович
Кюхельбекер
и Латвия
В первую пору прямое отношение Кюхельбекера к Латвии мне не удалось найти, но очень тесное отношение он имеет к нашему земляку – Юрию Тынянову, жизнь и творчество которого тесно связано с именем Кюхельбекера.
Юрий Николаевич Тынянов родился 19 октября 1894 года (по новому стилю) в городе Резекне в семье врача . Учился он в Псковской гимназии, потом поступил на факультет истории и филологии Петербургского университета. После окончании университета в 1918 году он был оставлен при каферде русского языка для продолжения уже начатой научной работы. В центре интересов ученого Тынянова находилась пушкинская эпоха. Он также много занимался исследованием всей русской литературы, изучал Достоевского и Гоголя, писал о поэзии своего времени.
Учась у профессора С.А. Венгерова ,Тынянов, работая в его семинаре, стал заниматься поэзией Вильгельма Карловича Кюхельбекера, о котором в то время знали только одно – что он был другом Пушкина и что лицейские друзья смеялись над его стихами. Тынянов был первым человеком, который прочитал собрание стихов и прозы Кюхельбекера и впоследствии опубликовал их. Тынянов стал изучать Кюхельбекера и изучал его , в сущности, всю свою жизнь. Он написал о нем большую работу, главы которой читал на заседаниях Пушкинского семинара. В 1918 году эта первая научная работя Тынянова вместе с его бумагами и библиотекой сгорела в Ярославле во время белогвардейского мятежа. Впоследствии он разыскал почти все написанное Кюхельбекером и издал собрание сочинений этого поэта, а также написал о нем увлекательный роман.
Роман «Кюхля» первоначально предпологалось издавать как брошуру серии биографии для детей среднего и старшего возвраста. Но Ю.Тынянов вместо 80-ти заказанных ему страниц написал более 300.
«Кюхля» – это роман – биография, но, идя по следам главного героя, Тынянов вводит в портретную галерею дорогих сердцу людей – Пушкина, Грибоедова, Дельвига. Везде чувствуется взгляд самого Кюхельбекера, подчас кажется, что он сам рассказывает о себе. В романе большое количество исторических персонажей и событий. Ярко изображен Лицей, Западная Европа 1820-тых годов, общество времён декабристов, события 1825 года. Тынянов, работая над «Кюхлей», почти не заглядывал в архивные материалы, потому что «все они были у него в голове» – так хорошо и близко автор знал жизненный путь Кюхельбекера. Корней Иванович Чуковский впоследствии вспоминал историю создания «Кюхли» и в связи с этим писал: «Роман был написан с такой лёгкостью потому, что Тынянов знал о Кюхельбекере больше, чем сам Кюхельбекер. Вспомним, например, что последнему не могли быть известны относящиеся к нему материалы III Отделения.»
Но потом выяснилось, что Кюхельбекер имеет и прямое отношение к Латвии. Несмотря на то , что Кюхельбекер вырос в Эстонии и ему всю жизнь была близка Прибалтика, еще в лицейские годы в нем объединились две стихии- русская и немецко – балтийская, что во многом определило этнопсихологический, гражданский облик, внутренний мир поэта –декабриста. Кюхельбекер также лично побывал в Латвии. Первый раз он был проездом в 1820 году, когда вместе с А.Л.Нарышкином ехал в Западную Европу. Кюхельбекер вел путевой дневник, где в подробностях описывал увиденное. Он подробно описывает подъезд к Риге , но саму Ригу он не описывает, так как в это время болеет. Больше он описывает Курляндию. Курляндские наблюдения – и этнографические и природные – отличаются особой остротой. Языческие боги Перкунс, Пикола и Потримбоса вскоре прийдут на страницы его повести «Ало». С краем латышей это повествование соотносится не только обращенностью к «летским богам и вождям». В события, исполненные напряженного драматизма, оказывается вовлеченными и Рига – резиденция верховного правителя Ливонии епископа Альберта, и Венден – гнездо магистра Ордена меченосцев и эстонские земли и «господин Великий Новгород». Повесть «Ало» отличается завидными знаниями истории, этнографии, мифологии племен этого края.
Последнее свидание Кюхельбекера с Балтией состоялось 16 октября 1827 года и длилась долгих сорок месяцев. Столько провел в Динабургской крепости осужденный на одиночное заключение и сибирскую ссылку непокорный поэт. Хотя эта и была тюрьма, но по стечении обстоятельсв комендантом крепости оказался Егор Криштофович, давний знакомый семьи Кюхельбекеров. Полковник оказывал свое покровительство Кюхельбекеру. Он находился в отдельной камере, не участовал в общих работах, не носил арестансткую одежду. Он мог переписыватся не только с близкими родсвенниками, но и с друзьями. Стараниями полковника Криштофовича и его супруги, Кюхельбекер мог предаватся литературным занятиям. «Ижорский», поэма «Давид», незаконченный роман «Деодат», драма «Зоровавель», переводы шекспировских трагедий, афоризмы, стихи – это далеко не полный перечень созданного Кюхельбекером в динабургском заточении.
И позднее , и в других казематах , Кюхельбекер в грезах своих вновь и вновь возвращается в Лифляндию, так как она оказала большое и иногда позитивное влияние на жизнь и творчество поэта.
Приложение
История создания стихов
В.К. Кюхельбекера
1814 – 1825
• Бессмертие есть цель жизни человеческой
• Песнь лопаря
• Дифирамб к Дельвигу
• Надгробие
• Осень
• Осеннее утро
• Дифирамб
• Адарастея
• Бакхическая песень
• К Радости
• Кофе
• Зима
• Разлука
• В альбом Илличевскому
• К филону
• К Матюшкину
• Элегия
• Сократизм
• Отчизна
• Гимн Бакхусу
• Гимн Аполлону
• Memento mori
• Гимн Земле
• Ангел смерти
• К самому себе
• Отомщенный Геркулес
• К Лизе
• Призрак
• К соловью
• Царское село
• К Пушкину
• Отрывок
• К моему гению
• Мечта
• Тоска по родине
• К музе
• Ручей
• К Пушкину из его нетопленной конматы
• Вдохновение
• Ночь
• Видение
• Первое раскаяние
• Семья
• Беда и не беда
• Песнь тления
• Молитва воина
• Романс
• Пробуждение
• Возраст счастья
• Гроб младенца
• К М.К. Кюхельбекеру
• Поэты
• К Евгению
• Седой волос
• Прощание
• Бурное море при ясном небе
• К Промефею
• «Снова я вижу тебя, прекрасное светлое море…»
• Массилия
• К богу видений
• На Рейне
• Грибоедову
1826 – 1835
• Тень Рылеева
• Ночь
• Луна
• Смерть
• 19 октября 1828 года
• Любовь
• Два гроба
• На новый год
• Брату
• Сонеты
• Саше в её день рождения
• Вопросы
• Море сна
• Моей матери
• Луч из-за облак
• Кудеяр
• К брату
• Полночь с 31 декабря на 1-е января
• Он есть
• Пахом Степанов
• Оссиан
• Цвет померанца, сорванный с могилы Корсакова
• Елисавета Кульман
• Мое предназначение
• Росинка
• Сон и Смерть
• Молитва
• Молитва узника
• Ангел
• Три именинницы
• Родство со стихами
• Клён
• Новый год
1836 – 1846
• 19 октября 1836 г.
• Разочарование
• Тени Пушкина
• Брату
• 19 октября 1837 г.
• Они моих страданий не поймут
• Два сонета
• Эмилии
• На смерть Николая Глинки
• Аннушке Разгильдеевой
• Три тени
• Васиньке Разгильдеевой
• При исходе 1841 года
• А.А.Мордвинову
• Совет
• Аргунь
• К Виктору Уго, прочитав известие, что у него потонула дочь
• «Ещё прибавился мне год…»
• «Работы сельские приходят уж к концу…»
• «И ты на небо воспарило…»
• «До смерти мне грозила смерти тьма…»
• Участь русских поэтов
• Усталость
• На смерть Якубовича
• «Мой бедный Рихтер, я тебя обидел…»
• Слепота
• «Благодорю! Наш разговор…»
• «Да! ровно через год мы свиделись с тобою…»
• 14 марта 1846 года
• «Горько надоел я всем…»
• Клеветнику
• «Счастливицы вольные птицы…»
Использованная
литература
• Кюхельбекер Вильгельм Карлович; «Избранные сочинения 1т.»; «Советский писатель»; 1967.
• Кюхельбекер Вильгельм Карлович; «Избранные сочинения 2т.»; «Советский писатель»; 1967.
• Тынянов Юрий; «Кюхля. Рассказы»; «Правда»; 1981.
• “Dekabristu dzeja. Izlase”; “Liesma”, 1977.